«Хотела помочь, а получила пулю»: 20 лет назад террористы угнали российский Ту-154 в Саудовскую Аравию

15 марта 2001 года чеченские террористы захватили российский Ту-154 вскоре после вылета из Стамбула и угнали его в Саудовскую Аравию. Операция по освобождению заложников, проведённая саудовским спецназом, закончилась гибелью двух человек, в том числе стюардессы Юлии Фоминой. Бортпроводник Николай Дмитриев, оказавшийся тогда в эпицентре событий, очень надеется, что память Юлии Фоминой будет когда-нибудь увековечена. В рамках проекта «Незабытые истории» он подробно рассказал RT о трагедии 20-летней давности.

 

 

— Расскажите, как вы пришли в авиацию? 

— Я родился в районе Внуково и о профессии, не связанной с авиацией, никогда не помышлял. Всё своё детство я провёл на аэродроме. Мама работала медиком в аэропорту, и я после школы шёл к ней, там было интересно. После 11-го класса, в 1985 году, я поступил в Криворожское авиационно-техническое училище. Наш год был первым, когда из институтов и училищ стали призывать в армию, поэтому, как только мне исполнилось 18 лет, пошёл служить. 

— Где служили?

— В Афганистане. После возвращения из армии можно было доучиться, но это значило снова попасть в казарму, а туда уже не хотелось. И по совету мамы я устроился работать бортпроводником во внуковское подразделение «Аэрофлота». Думал тогда, что на время, а оказалось — на всю жизнь.

Зарплата по тем временам была очень хорошая. Для 1988 года 400-450 рублей в месяц — приличные деньги. Инженер получал 220 рублей.

А в 1993 году я и ещё несколько ребят создали первый независимый профсоюз бортпроводников.

— Зачем?

— Компанию акционировали и разделили: на аэропорт и лётное подразделение. Пришли люди, мало понимавшие в этом деле, но нам удалось добиться подписания первого коллективного договора. Это было интересно: отстаивать и защищать права людей. И пережить пришлось многое: и зарплату нам не платили в середине 90-х, и с охраной даже ходил какое-то время. В общем хлебнул профсоюзной борьбы по полной. 

А в 1999 году я стал начальником службы бортпроводников во «Внуковских авиалиниях».

— Что лично вас привлекает в работе бортпроводника?

— На первом месте это всё-таки общение с людьми. Не сразу, со временем, приходит понимание психологии людей, их типажей, манер поведения, приобретаются навыки общения и  разрешения конфликтов. Эти навыки, кстати, и в жизни помогают.

Со стороны может казаться, что бортпроводник — это водички принести. Но главная задача у него — это обеспечение безопасности пассажиров и полёта. Если нужно, ты и спасатель, и психолог, и врач. Это профессия слабых не принимает. В воздухе может что угодно произойти.

«Лететь никуда не собирался»

— Итак, 15 марта 2001 произошёл угон чеченскими террористами Ту-154, летевшего из Стамбула в Москву. Расскажите, как всё происходило?

— Меня не должно было быть на этом рейсе. Я начальник службы бортпроводников авиакомпании, и у меня куча бумажной работы и других дел. Но, согласно порядку, заведённому в компании, я должен был за квартал налетать не менее 45 часов.

14 марта, когда до конца смены оставался час, мне позвонил начальник отдела труда и заработной платы и сказал, что скоро конец квартала, а у меня вылетов нет, и значит надо лететь. Надо, так надо. Посмотрел план полётов, выбрал Стамбул и поставил себя в расписание. Вылет в 10 утра, комфортный рейс.

Позвонил бы он мне позже, и вписаться в Стамбул я бы уже не успел. 

— Вы хорошо запомнили тот день?

— Всё до деталей запомнил, на всю жизнь. С погибшей Юлей Фоминой мы дружили семьями. Тем утром позвонил её муж. Он вёз Юлю на рейс и сказал, что они немного задерживаются. Перед вылетом идём на медкомиссию, а он от неё не отходит. Я говорю: «Серёга, езжай домой, успокойся». Он словно что-то чувствовал тогда...

— В Стамбул долетели нормально? 

— Да, у нас были туристы, чартер. Без происшествий.

«Коля, самолёт захвачен»

— Захват произошёл на обратном пути в Москву. Вы находились в салоне, всё происходило у вас на глазах. Как это было? 

— После взлёта прошло 7—8 минут, мы собрались на кухне между первым и вторым салоном, и вдруг туда заходят двое. Александр Хромов им говорит: «Ребят, вы чего встали, мы ещё взлетаем». И тут вижу, у одного из них в руке нож. Я ударил по кнопке ССО (cистема сигнализации опасности. — RT), которая предупреждает пилотов о ЧП в салоне. Но на том рейсе ещё и дверь в кабину пилотов плохо фиксировалась.

— Сломана была?

— Да, командир знал об этом. Когда я ударил по кнопке, Хромов тележкой преградил террористам проход вперёд, и я побежал к пилотам. Дверь не заперта, заскакиваю: «Коля (Николай Виноградов, командир Ту-154. — RT), самолёт захвачен». Сказал, чтобы закрывались, а когда вышел назад, а они уже у кабины были. Впереди Хромов, весь в крови: «Меня зарезали».

Главный из захватчиков (террорист Супьян Арсаев. — RT), приказал второму обыскать меня. Потом поставил сумку у двери кабины пилотов и сказал, что внутри бомба, которая через 20 минут взорвётся. 

После этого он молодого отправил с Хромовым на кухню, сказав, чтобы тот резал стюардесс, если я рыпнусь. А мне приставил нож к спине и потребовал открыть дверь к пилотам. 

— Ваши ощущения в тот момент представить невозможно...

— Вся жизнь перед глазами пробежала. Но я ему говорю: «Дверь заблокирована, мы её снаружи не откроем. Ты, успокойся, скажи, что хочешь? А я с ними свяжусь по телефону и передам требования». Он чуть задумался и согласился. 

— Какие выдвинул требования?

— Лететь в Афганистан. Я же как раз служил на авиабазе в Баграме. Думаю: «За***ись». По телефону передаю всё Виноградову, сообщаю о бомбе, о ранении Хромова и говорю, что они не шутят. Он попросил пять минут на ответ.  

— Что решил командир воздушного судна?

— Сказал, что до Афганистана не хватит топлива, но можно в Саудовскую Аравию. Потом я увидел, что в глазок двери кто-то смотрит, и попытался пальцами показать сколько их, Супьян заметил это и пресёк жёстко. Но был важный нюанс. Когда он сказал о бомбе, я время засёк. 

— Те самые 20 минут?

— Да, они проходят, и ничего не происходит. Он не прочухал этот момент, забыл видимо. Прошло ещё 10 минут, и только тогда он спохватился, достал мобильный телефон и снова как бы включил таймер. Но я уже понял, что бомбы, по крайней мере с часовым механизмом, нет.

Попытки проникнуть в кабину

— Какая обстановка была в салоне? Как вели себя пассажиры?

— В самолёте были и наши, и турки, всего 163 пассажира. В первом салоне у кого-то истерика случилась. А он (Арсаев. — RT) сразу поставил условие, чтобы все передвижения по самолёту были согласованы с ним, и если кто-то вдруг даже встанет без спроса — он меня сразу убьёт. 

Я позвал Светлану Иванив, бригадира бортпроводников, и попросил её сделать объявление по громкой связи о том, что происходит, куда летим, как надо себя вести, что все передвижения только по поднятию руки.

Состояние пассажиров очень сложно передать словами, можно сравнить с атмосферой на похоронах — кто-то начинает плакать, привывать, потом замолкает и тут же другой начинает.

К счастью, удалось уговорить Арсаева, чтобы людей хотя бы водой напоили. Но напряжение не спадало, он всё пытался проникнуть внутрь кабины.

— Каким образом?

— В первом салоне заплакал младенец, и Юля Фомина, по первой работе она воспитатель детского сада, попыталась его успокоить. А этот урод схватил Юлю, приставил нож к горлу, подвёл к кабине пилотов и заорал, что зарежет, если не откроют дверь. Она умоляет не убивать, плачет, в общем, атмосфера просто ужас. 

Я его успокаивал, и в итоге он Юлю отпустил. Я её попросил больше сюда не подходить. И в этот момент появился третий террорист с топором, который до этого никак себя не проявлял. 

— А в ходе полёта угонщики вам говорили, что они хотят?

— Нет, ничего не проговаривали. Но действовали они очень чётко. Все роли были расписаны: кто, чего, как, и все команды Арсаева беспрекословно выполнялись.

После посадки самолёт отбуксировали на дальнюю площадку. В салоне ужас, страшная жара, 55 градусов, дети ревут. А Супьян снова стал подтаскивать девчонок к кабине пилотов и требовать открыть дверь. А потом они начали её топором ломать.

— Правда ли, что при посадке в Медине саудовские власти не хотели вас принимать?

— Да. Но деваться было некуда, сели. После посадки сразу немного отлегло, всё-таки все живы и уже на земле.

— Снаружи самолёта что-то происходило?

— К самолёту никто не подъезжал, стояли на отшибе одни. И всё это подвешенное, напряжённое состояние длится, длится и длится. В какой-то момент я понимаю, что больше не выдержу. У Хромова кровь идёт, остановить не получается. Ситуация накаляется. Ещё чуть-чуть, и он (Арсаев. — RT) кого-то зарежет, надо как-то действовать.

Несостоявшийся бунт

— Так что вы решили предпринять?

— Сзади меня сидели два парня. Я улучил момент, повернулся и тихо спросил: «Вы мне поможете?» Они кивнули. И парень, сидевший рядом со мной, тоже кивнул. Шепчу: «Покупали ли вы что-то в Duty Free?» Сидевший сзади сказал, что есть бутылка с джином, лежит как раз под моим креслом. Светлана Иванив ходила по салону, носила кому таблетки, кому ещё что-то. Когда она подошла, я попросил принести чашку кофе, чтобы был кипяток. Она стоит, смотрит и не понимает, я повторяю, глядя ей в глаза: «Кофе, кипяток».

— А что дальше думали сделать?

— Плеснуть кипятком в Арсаева, бутылкой ему по голове, а ребята: один помогает мне, а двое бегут назад и пытаются младших нейтрализовать. Она возвращается со стаканом и, неожиданно показывая мне распростёртую ладонь, говорит: «Их пять».

— Речь о тех самых террористах, личность которых так и не удалось установить?

— Да. На борту было много турок. Как она поняла, что их пять, я не знаю. Потом спрашивал об этом, она отвечала, что некоторые очень подозрительно себя вели. Были ли они на самом деле, точного ответа нет до сих пор.  

— Но после её слов вы от своего плана отказались?

— Если их пять, то смысла в нём уже не было. Меж тем младенец в первом салоне не умолкал, и я начал Супьяна уговаривать: «Ладно мы, христиане, но ты же мусульманин, давай их отпустим, ребёнка этого выпустим, он с родителями-турками был, они тебе тут не нужны. Коллегу моего надо отпустить, на борту ему не могут оказать помощь».

А он: «Если ты сейчас не заткнёшься, я тебе топор в голову всажу».

Когда Светлана принесла мне воды, я попросил её с Супьяном поговорить. Мы уже 3—4 часа стояли, и нужно было хоть что-то делать. 

«Разрешил отпустить десять человек»

— У неё получилось?

— Он в итоге разрешил отпустить десять человек, причём приказал ей самой выбрать кого. И, вы представляете, люди ей деньги предлагали, чтобы попасть в число избранных.

— Невероятно...

— Да, она потом рассказывала. Они же слышали его слова про десять человек. Конечно, какие деньги в такой ситуации? Светлана прошла по двум салонам, отобрала людей: детей, стариков, женщин, больных. А я хотел хоть как-то передать на землю, сколько террористов в салоне. Пилоты же не знали, что их уже пятеро, возможно, чем они вооружены, и что бомбы у них нет. 

— Как вы хотели это сделать?  

— Рядом с молодым человеком сидела девушка, и я попросил её притвориться беременной — взять пакет и вызвать рвоту. Если отпустит, говорю, выйдешь и всё расскажешь. 

Когда десятерых отобрали, я уговорил Супьяна и «беременную» отпустить. 

— Пока стояли, переговоры с экипажем тоже шли?

— Я деталей не знаю, но переговоры, конечно, велись. В самолёте есть дальняя связь, УКВ передатчик. С Москвой были разговоры.

— Освобождение десяти человек прошло гладко?

— Не совсем. Когда поставили трап и люди начали спускаться, Арсаев подошёл ко мне и сказал: «Ты тоже выходишь». Я отвечаю, что не пойду, в салоне всё как бы через меня было. А он говорит, что я могу остаться только с топором в голове. Перед выходом я успел сказать Юле Фоминой, что всё будет хорошо. Раненого Хромова сразу на скорой увезли. Ещё подъехали два автобуса. На одном увезли отпущенных пассажиров, а другой остался стоять у самолёта. Там был штаб и переводчик.

Перед тем как зайти в автобус, я ещё успел заглянуть в кабину пилотов. Там стояла АПА (аэродромный подвижный электроагрегат. — RT). Это специальная машина, которая подаёт кабели к самолёту и питает его электричеством на стоянке. Я залез на неё и смог переговорить с Николаем Виноградовым.

— Что он сказал?

— Что это какие-то братья Арсаевы, они уже знали о них. Нам же террористы по именам не представлялись. Потом выяснилось, что там отец с сыном были. Я сказал, сославшись на Иванив, что террористов возможно пятеро, но сам лично видел трёх. Сказал, что бомбы нет.

«Арсаев посчитал себя обманутым»

— Переговоры с террористами какие-то шли?

— Да, люди из штаба поднялись по трапу и на верхней площадке начали с ними говорить. Как я понял, арабы требовали отпустить заложников, а те попросили медикаменты, ещё что-то, и дали им 10—15 минут на размышление. Потом арабы сошли с трапа на полосу и стали ждать.

А когда буквально одна минута осталась до принятия решения, из заднего аварийного люка на взлётную полосу вдруг стали валиться люди.

В экипаже было два техника по наземному обслуживанию самолёта, они сидели в самом хвосте у этого люка и открыли его. 

— Скольким заложникам удалось сбежать?

— Не знаю. Человек 12—15 их было. Я когда увидел, как они вываливаются, подумал: «Всё. Капец».

— Почему?

— В отместку террористы могли убить кого-нибудь. Когда увезли выпавших, арабы снова попытались подняться по трапу, но террористы от переговоров отказались. Люди сбежали, и Арсаев посчитал себя обманутым. 

«С вами хотят поговорить»

— Саудовцы обращались к вам за какой-то помощь?

— С бортинженером Андреем Гусельниковым мы объяснили арабам, что готовы показать, как можно попасть в самолёт через багажные люки, если будет штурм. А потом меня отвезли в аэропорт к нашему консулу. Он предложил отойти в сторонку: «Я сейчас наберу номер, с вами хотят поговорить».

— Кому он позвонил?

— Не знаю, кому-то из руководителей штаба в Москве. Консул сказал, что в Москве хотят знать все детали происходящего на борту. С лётчиками хотя связь и есть, но пилоты ведь сидят запертые в кабине и толком ничего не знают. Я рассказал, что знал.

— Как всё дальше развивалось?

— Ночь прошла спокойно. Утром они стали просить заправить самолёт и требовать вывести войска из Чечни. Дверь они уже почти сломали. Когда им уже оставалось совсем чуть-чуть, экипаж выбрался через форточку на взлётку. Пассажиры стали кричать: «Смотрите, экипаж убегает». И в это время начался штурм.

Штурм

— Для вас он стал неожиданным?

— Да. Было несколько групп спецназа, первая пыталась проникнуть через кабину пилотов. Другая группа ломилась через люк основного выхода, но делали это очень криво. У них не получалось открыть дверь.

— Вроде бы ночью саудовский спецназ даже проводил какие-то тренировки на таком же самолёте.

— Я не знаю, они так говорили. Наша «Альфа» была наготове в Москве, но саудовские власти отказались от их помощи, решили сами штурмовать.

— Во время штурма погибла Юлия Фомина. Вы хоть и не видели этого сами, но наверняка знаете, как это произошло...

— Когда началась стрельба, другие наши девчонки упали на пол. А Юля увидела, что спецназовцы снаружи никак не могут открыть дверь в салон и решила помочь им — открыть её изнутри.

«Наша продукция не уступает западной»: глава «Ростеха» об экспорте оружия, российских БПЛА и санкциях США

Когда открыла, боец сразу начал стрелять и попал ей в шею. В кого он там стрелял, зачем... Светлана потом рассказывала, что кровь просто фонтаном хлестала.

В этот момент убили и пассажира, гражданина Турции. Когда спецназ ворвался, он  решил перебежать куда-то, его приняли за террориста и застрелили.

— Что стало с самими террористами?

— Супьяну попали в голову, в самолёте он был ещё жив, умер уже в здании аэропорта.

— Думаете, если бы штурмовали наши, всё прошло бы иначе?

— Они бы сделали всё по-другому. Я не понимаю, почему они начали тупо в эту дверь ломиться, когда мы показали им специальные люки, через которые можно было попасть в самолёт. Но штурм воздушного судна считается успешным, если потери составляют 2—3%.  

Потом ребята из «Альфы» к нам приезжали спустя какое-то время. Их командир попросил: «Коль, у меня много молодых ребят, ты расскажи, как всё было, чтобы они послушали».

Они записывали на видео не только меня, но и других наших, чтобы потом показать бойцам своим. Там же ротация идёт, кто-то про этот случай слышал, кто-то нет. А им хотелось запечатлеть наши эмоции, чтобы люди понимали с чем им возможно придётся сталкиваться.

— Как развивались события после окончания штурма? 

— Нас повезли в их тюрьму на опознание двух других выживших террористов. Потом прилетел наш правительственный Ил-62 и второй самолёт за турками. Пассажиры улетели по своему выбору — в Москву или Стамбул. Прилетевшие из Москвы сотрудники спецслужб попросили меня опознать Юлю в морге. Я откинул ткань — она лежит, как живая, просто бледная немного. Была здоровая, молодая девушка, 27 лет всего...

— Потом домой?

— Да, нам сказали лететь, а тело Юли обещали потом прислать. Но я сказал, что так не пойдёт — мы сюда все вместе летели, все вместе и вернёмся. А у них гробов нет. Я говорю консулу: «давай, где хочешь ищи этот ящик, мы должны её нормально привезти». В итоге нашли, привезли. До сих пор не могу с этим свыкнутся, хотя столько лет прошло. Она хотела помочь, а получила пулю. Если бы легла как все, то жива бы осталась. На обратном пути в самолёте пассажиры сами собрали деньги на памятник для Юли.

«Сделал всё, что мог»

— В Москве потом был какой-то разбор, следствие?

— Мы когда прилетели во «Внуково», нас прямо у трапа встречали чиновники, Валентина Матвиенко, следователи, эфэсбэшники. Первым вышел командир Николай Виноградов, доложил так, и так. Потом уже мы, я сразу же нашёл Серёгу Фомина, мужа Юли, сказал: «Серёга, всё что я мог, я сделал». 

Когда прилетели, пассажиров стали на допрос вызывать, все эти следственные дела. А я сказал: «Ко мне даже не подходите, вон у меня стоит жена и ребёнок». В итоге показаний так и не дал, и потом не вызывали. Видимо, девчонки наши рассказали всё, как было. Потом были похороны, на нашем кладбище во Внуково, Юле сделали памятник. Лужков дал квартиру семье. Там был ещё интересный момент с компенсацией.

— Какой?

— Когда мы в 90-е заключали с авиакомпанией первый коллективный договор, включили пункт, что в случае гибели работника человеку, указанному в завещании, выплачивается среднемесячная зарплата в течение 10 лет. Матвиенко дала свой телефон маме Юли на всякий случай. И мы ей звонили и просили, чтобы она вышла на руководство авиакомпании, и те выплатили эту сумму сразу.

Дело в том, что компания в предбанкротном состоянии находилась, денег особо не было, и мама Юли могла остаться без выплат.

— Матвиенко сумела помочь?

— Она всё сделала, спасибо ей за это. Маме выплатили зарплату Юли за 10 лет.  

— Весь экипаж Ту-154 вскоре после возвращения наградили. Как это было?

— Вот всё, что с этим связано, в памяти уже стёрлось. Собрали нас в Росавиации, тогда она называлась Госслужба гражданской авиации. Был глава ведомства Александр Нерадько, министр транспорта Сергей Франк. Помню только, как вышел, кивнул, ну и всё. Наградили медалью «За Отвагу». Потом пошли в кабинет Нерадько, там небольшой стол накрыт, поздравили они нас. Была семья Юли, её тоже наградили посмертно.

«Два года приходил в себя»

— Наверняка после пережитого пришлось какое-то время приходить в себя...

— Нас всех сразу списали, нужно было проходить комиссии, врачей. Стюардессы легли в больницу, их там выводили из этого состояния. Меня тоже накрыло будь здоров.

— Что с вами происходило?

— Представьте, в голове есть мысль, ты ложишься с ней спать, просыпаешься с ней, живёшь с ней весь день и постоянно бесконечно крутишь. С тобой кто-то разговаривает, а ты где-то там, далеко, и вроде слышишь человека, а ответить не можешь ему, потому что в голове сидит вот это.

— Как сложилась ваша судьба потом?

— Все постепенно восстановились, начали летать. Девчонки перешли в «Сибирь», которая приобрела «Внуковские авиалинии», а позднее стала S7. Лена Дубинина даже роды приняла на борту. Меня глава компании Владислав Филёв тоже звал, но я отказался. Ушёл сначала в авиакомпанию «Евразия». Там проработал инструктором бортпроводников два года. Мы возили сборную Россию по футболу времён ЧМ-2002 в Японии, насмотрелся на наших игроков, тренеров.

В 2004—2005 году пришёл в «Алросу», где я до сих пор летаю и всем доволен. Надеюсь оставаться в профессии как можно дольше.

Вопрос от президента

— Уже в «Алросе» вы пережили ещё один драматичный эпизод. В 2010 году летевший из Якутии в Москву Ту-154 оказался полностью обесточен, вышли из строя все приборы. Кругом глухая тайга, связи нет, горючее на исходе и тогда каким-то чудом удалось посадить самолёт на крохотном аэродроме в Ижме, при этом никто не пострадал...

— Да, эту историю тоже не забыть никогда. После неё моя жена, которая был со мной на том рейсе, ушла из авиации. Не смогла отойти от пережитого. Там в принципе всё известно, она прогремела на всю Россию. Спасибо нашим пилотам, которые в такой тяжелейшей ситуации смогли посадить самолёт на эту крошечную узкую полосу.

— Если бы её не нашли в последний момент, то что?

— Когда заметили полосу, мы уже готовились садиться на реку. Там ребята заприметили небольшую песчаную косу, осмотрели её. Туда бы садились, но последствия могли быть другими.

— По итогам этой истории вас награждал Орденом Мужества президент Дмитрий Медведев. У вас тогда был с ним какой-то диалог? 

— Я сначала, если честно, даже не услышал, что он спросил, рост всё-таки у меня большой, да и со слухом у людей из авиации не всё идеально. Нагнулся чуть к нему, и он поинтересовался, за что у меня медаль «За отвагу». Я спросил, помнит ли он про угон самолёта в Саудовскую Аравию, где погибла девушка, Юля Фомина. Он сказал: «Да, конечно, я помню про этот случай». И я, показывая на медаль, сказал, что это от Путина, а это, орден, уже ваш. Он пожелал мне больше никогда не попадать в подобные ситуации. 

«Хотел бы, чтобы память Юли Фоминой была увековечена»

— Какие у вас ближайшие планы?

— Хочу добиться встречи с Александром Васильевичем Нерадько. Я бы хотел, чтобы память Юли Фоминой была увековечена. У нас тут, в Солнцево, сейчас много новых кварталов, новых улиц, которые порой называют в честь людей из авиации. Почему бы не назвать в честь Юли что-то? Или хотя бы небольшую мемориальную доску в аэропорту «Внуково» поставить. Она совершила подвиг и, конечно, достойна этого. После гибели её именем назвали тот самый Ту-154, но его давно уже списали и распилили.

Сейчас всё-таки 20 лет вот-вот будет, я очень надеюсь, что её поступок не будет забыт, что о ней навсегда останется какая-то память, не только в наших сердцах, но и для следующих поколений работников нашей отрасли. Не знаю, вот получится или нет что-то у меня, но очень хочется верить, что меня услышат и поймут.

— Неужели после всего пережитого не боитесь летать?

— Боятся все. Я не знаю людей, кто не боялся бы. Просто кто-то может совладать чувством страха, а кто-то нет.

— Что будете делать на пенсии?

— Я в принципе уже пенсию заработал, но уходить пока не собираюсь, буду летать, пока могу. Когда уйду из авиации, найду чем заняться, у меня растёт чудесная внучка, на рыбалку буду ходить.